У-Луна писал(а):«...Первая представляет собой
- классовое общество с тремя уровнями гражданства, закреплёнными законом и фигурирующими в удостоверении личности каждого гражданина...
Целью
- социальной организации соединенного кырылевства крывых зыркал - является накопление благ...
Действительно, Россия пытается объявить кырылевско-крывую модель порочной, и сделать это будет тем легче, чем быстрее все в мире поймут её ужасную суть...
...И уж, конечно, зигующаяя королевка со своими поддаными имееют к этому прорыву весьма отдаленное отношение, если имеют вообще...
А чтобы предметнее ознакомиться с тем, от чего Советский Союз попытался ИЗБАВИТЬ мещанчикофф с рабской бзикологией, можно почитать что-то вроде:
http://www.gq.ru/lifestyle/seks-trava-i ... v-oksforde
"......Здесь все иначе. Вход со двора, оберегаемый угрюмыми вышибалами, ведет в глубокий подвал, заполненный броуновским алкодвижением.
Преимущественно это волосатые и бородатые программисты, делающие вид, что они металлисты, провинциальные английские девочки с глуповатыми татуированными бойфрендами из городских, претенциозные юноши альтернативно-веганского вида, рассыпающие по столу табак из очередной неаккуратной самокрутки, и прочие либеральные отбросы консервативного инкубатора.
Тут можно пофлиртовать с распутного вида барменшей, посетовать на то, как быстро продалась бездушной индустрии очередная надежда инди-рока, а главное – быстро и безобразно нажраться.
Аристократы если и попадают в «Черепаху», то лишь на финальной стадии опьянения.
Белая кость не презирает средний класс, она просто его не замечает.
Пролетариат и деклассированные элементы как минимум интересны в той же мере, в которой английским путешественникам XIX века была интересна аномальная длина клиторов у представительниц африканских племен.
Для этого сугубо викторианского любопытства и его гротескных объектов есть даже подходящее, отдающее кунсткамерой слово — curiosity (то самое, которое у Диккенса в The Old Curiosity Shop).
Все, что нельзя заспиртовать и продемонстрировать своим рафинированным друзьям летним вечером на веранде родового поместья, сопроводив искрометным рассказом, не представляет ценности для элиты.
Интересна либо завораживающая красота, либо патологическое уродство; либо расточительное богатство, либо чудовищная нищета.
Я не цитирую Уайльда, это – дословный пересказ нетрезвой, но очень
симптоматичной беседы первокурсников во время празднования бароном Н. своего совершеннолетия в пятизвездочном отеле...
...Зато он познакомил меня со своим кругом друзей, которые все были на одно лицо – кровь с молоком, взлохмаченные гривы, произношение как у Стивена Фрая, респектабельные имена (Руперт, Себастиан, Лоренс) и двойные фамилии через дефис.
И у всех – предвкушение накурки в глазах.
Несмотря на то что я взял за правило толкать бирмингемское сено по £20–30 ниже стандарта, за все время среди моих покупателей не побывало ни одного представителя среднего класса.
Я быстро понял, что дело не только в покупательной способности (хотя ребятам типа Алистера действительно было по большому счету по барабану, сколько платить, торговались они редко, и то лишь для того, чтобы произвести впечатление на своих девочек, обладательниц столь же тщательно всклокоченных причесок).
Реальная причина была в том, что люди попроще могли сами пойти и без проблем найти дурь, полагаясь на простейшее чутье.
Действительно, что тут сложного? У многих были связи с городскими и постоянные поставщики.
Аристократы же оказались начисто лишены основных инстинктов, в первую очередь – навыка разговаривать с простыми людьми.
Все школьные годы,
изолированные от внешнего мира в пансионе среди бескрайних английских полей, они вешали на стены плакаты с листиком анаши и брали траву у одного и того же мегапопулярного одноклассника.
Мир за пределами школы представлялся им опасным и экзотичным, окраины Оксфорда – чуть ли не Бронксом, а покупка пакетика плана – серьезной уличной миссией.
Разумеется, мой маленький бизнес расцвел...
...В эти моменты я стал замечать, что любое мое мало-мальски адекватное высказывание на нормальном английском языке, будь то саркастическое замечание о погоде или уместная цитата из монолога полковника Курца, вызывали недоуменно поднятые брови и молчаливое недоверие высшей касты.
Типа, ты же барыга, да еще и русский, ты чего это? Ты куда лезешь?
И напротив – стоило мне ошибиться в произношении или спросить вполголоса «а где здесь туалет?», как в ответ следовал приветливый хохот, похлопывания по спине, приглашения выпить с хозяевами и обилие новых контактов.
Я начал врубаться в тему.
Им нужен был не просто поставщик травы, а curiosity – вызывающий интерес объект, который можно продемонстрировать скучающим друзьям: русский барыга, да еще из Бирмингема!
Спрос рождает предложение.
- Я побрил голову налысо.
- Купил кожанку.
- Прошел хитрую обратную эволюцию по восстановлению потерянного за годы жизни в Англии убедительного русского акцента.
- Для верности приобрел в Бирмингеме партию колес (50 пенсов за штуку при оптовой покупке ста таблеток; £5 за штуку при розничной продаже в Оксфорде).
- Перестал говорить о политике и погоде.
- Перестал использовать латинизмы в речи.
- Взял за правило часто рыгать, материться по-русски и рассказывать бесконечные непристойные анекдоты.
- Если бы в Оксфорде можно было достать балалайку и циркового медведя, я бы и им нашел применение.
Я был в ударе.
Я был квинтэссенцией русофобского лубка...
....Быть может, именно там и происходило все самое интересное, в духе кровавых оккультных ритуалов, описанных конспирологом Дэвидом Айком в его цикле статей об Оксфорде.
Если честно, то я очень сильно на это надеюсь.
Потому что то, что мне удалось увидеть в процессе моего неожиданного социального взлета, было обыденно до ужаса.
Большое количество пьяных и упоротых тел, находящееся на ограниченном пространстве, лишено национальной и классовой специфики.
С какого-то момента это просто биомасса, не отличающаяся от пьяных казахов из Al-Salam и неряшливых субкультурщиков из Purple Turtle.
Я был разочарован.
Недостижимый центр оксфордского мироздания оказался пустышкой.
Лучше бы аристократы действительно ели детей.
К третьему курсу мы с британской элитой нечеловечески устали друг от друга...
Говорят, что образование – это то, что остается, когда забываешь все, чему учили.
Чему меня научил Оксфорд?
- Узнавать аристократов со спины.
- Продавать траву.
- Играть в опереточного русского.
- Научил тому, что социальная сегрегация – это правильно и хорошо.
Я по-прежнему не обладал какими-либо значимыми связями в английской элите.
По-прежнему не имел ни малейшего понятия о том, кем был Карл I.
Зато я понял, что у меня действительно хорошо получается.
В следующей жизни я поступлю в Лондонскую школу экономики..."